Прошло какое-то время и детская тюрьма строго режима сменилась более либеральным ограничением свободы. С лакированным ранцем за плечами и с цветами в руках я радостно спешу в первый класс, открывающий длинную вереницу школьных лет.

Но возвращаюсь домой уже без воодушевления. В переливающимся тремя цветами сфетофора ранце лежит тетрадь с прописями. В ней первые оценки. Одна из них совсем не льстит моему самолюбию. Рядом друг Валерка. Он понимает мое недовольство и предлагает избавиться от двойки.

Но как? Вырвать лист никак невозможно. На нем записаны буквы, которые мы будем учиться писать в следующий раз. Остается самый простой выход — стереть двойку.

Из пенала достается ластик и начинается процесс превращения двойки в отвратительное красно-серо-лиловое пятно. Величиной с медный пятак. Чем больше мы с Валеркой проявляем усердия, тем очевидней следы преступных действий. Вот уже бумага шелушится и просвечивает в месте приложения наших судорожных и попеременно сменяемых усилий, дублируемых, для верности, высунутым изо рта языком.

С самых первых движений ластика, только размазывающих, но никак не стирающих двойку, мне стало ясно, что добром дело не кончится. Но страх подгонял руку. Лихорадочно ерзала она по страшной оценке, с каждой секундой усугубляя тяжесть проступка. Пытаясь скрыть одну неприятность, я получил две. Дать задний ход и вернуть время обратно было уже невозможно.

Но я попробовал. Плохо заточенным красным карандашом я обвел красно-бурое пятно, надеясь вернуть двойке ее первоначальные четкие очертания. Получилась какая-то мерзкая оценка-жаба, которая, как мне казалось, была видна и сквозь плотную обложку закрытой тетради.

Валерка скоро слинял домой и я остался один, никому не нужный, со своей жабой-двойкой по правописанию. Долго я еще слонялся вокруг дома, не решаясь зайти в подъезд и подняться на четвертый этаж своей квартиры. Но деваться было некуда.

Странно. Я прекрасно помню все свои действия до этого момента, но реация родителей совершенно исчезла из памяти. Может, меня били головой об стенку до потери сознания? Вряд ли. Скорее всего, все обошлось благополучно. Потому и не осталось никаких зарубок на этот счет. Заполнилось лишь напряжение и страх перед наказанием. Самого же наказания не помню. Да и было ли оно?